Он долго еще болтал: о жизни в Кранахе, о своей благодарности Ветру, о сыновьях. Ветра заставили рассказать, чем он так Короля прогневал, хотя, конечно, Короля прогневить ой как просто. Ветер передал разговор с правителем, как помнил. Многое уже забылось.
«И что, так и сказал? — спрашивал Арфат. — Кто может вольный ветер привязать? Нет, правда? А он? В башню, понятное дело».
Чудесный Арфат!
«Стоит спасти в своей жизни хотя бы одного человека», — подумал Ветер.
Арфат стал иногда захаживать, но не слишком часто, чтобы не привлекать внимания. В остальном все оставалось по–прежнему. Ветер прилежно корпел над пергаментом, новые стихи творил. Когда пришла пора уходить, в подвале высилась целая горка из свитков. Пускай его стихи запретили в Пелахе, ну и что с того? Они уже здесь, в самом сердце здешних земель.
В разгаре зимы Ветер покинул Кранах. Зимнее одеяние должно было скрыть его черты и известный всем шрам, да и искать его уже перестали. Но все равно это Пелах, стихотворца продолжали тут числить беглым преступником, и Ветру пришлось измениться. Светлые волосы, сильно отросшие за последнее время, зачернили, шрам скрыли за отросшей шевелюрой, прилепили темные усы и бороду. Только вот глаза… Тут чем незаметнее, тем лучше, а они так и тянут к себе. Но что тут сделаешь, положились на удачу.
И Ветер навсегда исчез из Пелаха, чтобы объявиться в Вольных Городах, потом в Либии, потом снова в Городах, затем у витамов… Так всю жизнь его и носило, словно ветер, по миру. Где–то его выдворяли прочь, даже вышвыривали за городские ворота, а где–то объявляли Сыном Нимоа. «Он знает, что говорит!» — таинственно провозглашали его приверженцы. И в Бешискур потянулись те, кто верил каждому его слову. Там стало людно.
Он жил долго, до самой смерти бродяжничал по городам и деревням, и когда ушел к Великому Нимоа, то не был ни богат, ни беден, но бесконечно любим и, конечно же, ненавидим, опять же бесконечно. И невероятно знаменит. Ворвавшись в мир, подобно ветру, он принес новые силы, а для кого–то — и большие перемены. Его «Жемчужина из логова Дракона» стала самым известным произведением всех времен. Его читали со свитков, представляли актеры, переписывали и переводили многократно и при жизни Ветра, и после смерти.
Последний приют он нашел у самой дороги в Фалесту, чтобы каждый мог поклониться великому стихотворцу. На надгробье же и сейчас можно разобрать простые слова, что он так любил повторять:
«Кто может вольный ветер привязать…»
Сказание второе
Ученик чародея
Правду люди говорят. И почему Нимоа создал мир таким маленьким? Что, не под силу было на спине побольше удержать?
Илча через силу выдавил усмешку. Ведь как получается: за удачей хоть всю жизнь гоняйся — не догонишь, даже если в шаге притаилась, а тут как нарочно… Где бы ни пристроился, а старый знакомец уж тут как тут. Будто нет другого места!
— Ну что? — нетерпеливо окликнула Танит. — Совсем не хочешь на представление? И глазком взглянуть? Одним–единственным?
Она откинулась на подушках, поигрывая браслетом. Озорные пальчики, очень озорные… Но сейчас ему не до озорства. Отец Скании шутить не любит, и если сегодня старик решил, наконец, сдаться, то у Танит скоро будут браслеты из чистого золота. А еще папаша его будущей супруги не любит ждать. Надо идти, и по дороге непременно привести в порядок мысли, чтобы не вляпаться в беду ненароком.
Сейчас Илча жалел, что мало спал этой ночью, однако если дело выгорит, то эти золотые кудри он увидит нескоро. И еще много чего. Кошка. Редкостная, но не из тех, что шляются подворотнями. Роскошная, как золотисто–медовая рохши откуда–то с востока Индурги. Сам он, правда, живьем никогда таких не встречал, но картинок перевидал немало. Старик торгует их шкурами, среди всего прочего.
— Ну, что ты застыл, словно камень? Или мне найти кого–нибудь другого для сегодняшнего вечера?
Женщина отбросила браслет и принялась накручивать змеящуюся прядку на пальчик. Раздражена.
— Пойти туда? С тобой? В такое скопище народу? Да ты с ума сошла! Знаешь, кто там соберется? Да там… знакомца какого–нибудь встретить, что плюнуть!
С чего бы? Что за глупый каприз, совсем на нее не похожий? Или это из–за его упрямства?
Лучше бы не злить ее по пустякам, пришла запоздала мысль, а то еще на самом деле найдет кого–нибудь… Для Илчи до сих пор загадка, почему Танит выбрала его. Говорит, что любит, но он же не дурак. Ведь были же и побогаче, и попредставительнее. Да и молод он для нее. Танит значит «темнота», вот она и темнит. Но день когда–нибудь наступит… И очень скоро.
— Так рисковать! При всем народе! Да еще сегодня! — Вопреки собственным опасениям, Илча тоже начал раздражаться вслед ее глупому упорству. — Из–за чего? Из–за какого–то стихоплета заезжего? Нет, ты вспомни, чем играть вздумала! Вспомни!
Злость всегда подступала внезапно. Ведь только что он был спокоен и даже, вроде, деловит.
Женщина одним движением соскользнула с постели. Едва набросив покрывало, потянулась за чашей. Медленно, словно нехотя, подалась вперед.
— Ну, и зачем же тогда так злиться? Из–за какого–то стихоплета? — поддразнила она и тут же пригубила, не сводя глаз с Илчи. — Забудем, если так. Тебе это тоже не помешает, — протянула чашу ему. — Мне совсем не нравится, когда ты злой.
Не нравится, а подмигнула. И выгнулась так, будто ей только того и надо. Так, что покрывало едва удержалось на плечах, немного соскользнуло и все.
— Только вина мне сейчас не хватало, — через силу буркнул Илча. — Я пойду уже. И кончен разговор. Забудем.
Вблизи от нее злость истаяла сразу же. И чего он взъелся?
— Уже? — Танит коснулась пальчиком распущенной шнуровки его кадамча. — И прямо так? Не лучше ли одеться? Как ты думаешь? — в зеленых глазах плясали искорки.
Наверно, это от вина они так блестят.
— Может, тебе помочь? — Она пригубила из чаши еще раз.
— Ты не умеешь, — притворно вздохнул Илча, невольно принимая ее игру. — Вот на другое ты способна…
— Что поделаешь… Так тебе помочь? — тонкие пальчики прошлись по завязкам.
— Мне пора, Танит. Слышишь, совсем пора.
— Еще есть время, — прошелестели ему на ухо. — Может быть, это в последний раз…
Его словно толкнули.
— Как это, последний?
Танит отступила, Илча подался за ней.
— Как это, последний? Что ты молчишь?
Он снова шагнул вперед, не давая ускользнуть. Женщина еще раз пригубила из чаши, одарила непонятным взглядом, словно примериваясь, удостоить ли его ответом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
